Как изменились пожертвования и расходы
Я хорошо помню, как мы работали, когда из обезболивающих средств, например, был только морфин в ампулах. Но, понимаете, одно дело поступательное движение вперед, другое дело — резкий откат назад. Мы ведь пока еще не откатились. Но откатимся, это вопрос времени. Мы — и благотворительные фонды, и медицинские организации, — переориентировали свои бюджеты, запаслись расходкой, лекарствами, оборудованием на ближайшее время.
И мы сейчас прорабатываем вопрос о том, как доставить импортные расходники и оборудование до Эстонии, от Эстонии до Казахстана, а из Казахстана в Россию.
Представляете, какое удорожание? Огромное — до 70%, а по каким-то товарам — больше, чем в два раза. При том, что мы сейчас неизбежно лишаемся части пожертвований, все лишаются, не только фонд «Вера».
Долгие годы некоммерческий сектор боролся за доступность помощи. Сделайте жертвователю удобным помогать, чтобы человеку не надо было идти в Сбербанк, заполнять квиточек, подавать в окошко, платить наличные деньги… Я помню времена, когда мы с фондами договаривались со Сбербанком.
Фотография: Иван Краснов / RTVI
Мы уже пришли к потрясающему варианту: рекуррентные платежи. Это подписка на ежемесячный необременительный платеж: 50, 100, 350 рублей в месяц. Получил зарплату — списываются деньги. И это сейчас держит на плаву благотворительный сектор, это стабильность — гарантированные деньги. Это не конкретное физическое лицо, олигарх, который сегодня дает деньги, а завтра сидит в тюрьме. И вот сейчас этого мы лишаемся. Люди отказываются от рекуррентных платежей: им неясно, что будет с ними завтра. У фонда «Вера» эта доля составляла, по моим наблюдениям, более 30%.
Плюс мы лишились пожертвований из-за рубежа — Apple Pay, Google Pay, PayPal. Через них жертвовало огромное количество соотечественников по всему миру. За счет уменьшения платежей через электронные кошельки фонд «Вера» недополучит более 40 миллионов рублей за год — а это только один фонд «Вера».
Плюс уходят значимые компании-благотворители. Один из крупнейших партнеров — не только в фонде «Вера», а много где — компания IKEA. Мы привыкли к абсолютно хорошему «иждивенчеству»: знаем, что если в магазинах меняется экспозиция, то мебель переходит в наши хосписы.
Компания H&M снабжала одеждой малоимущих в невероятном объеме. Компания Procter & Gamble — это компания, которая нас просто снабжала бытовой химией. Есть и обратный пример: компания «Яндекс», поняв, что происходит, удвоила свой объем помощи.
«В хосписной палате нет никакого вооруженного конфликта»
Наши проблемы, по сравнению с теми, которые сейчас переживают соседние страны — а они переживают настоящую гуманитарную катастрофу — …в общем, даже стыдно жаловаться.
Преимущество «третьего сектора» — в том, что он привык работать в трудных условиях. Я считаю, что «третий сектор» — на самом деле первый: некоммерческие и благотворительные организации в России гораздо более эффективны, гуманны и скоры на принятие решений, решения каких-то сложных ситуаций, чем некоторые госорганы. Мы привыкли работать если не с западными санкциями, то с санкциями, которые на нас валятся от нашего собственного правительства.
Фотография: Иван Краснов / RTVI
У нас гипертрофированное чувство ответственности за тех, кто уязвим. Сейчас кажется, что количество этих категорий выросло многократно. Мы понимаем, что мы становимся нужны больше и больше, а возможностей помогать у нас становится меньше и меньше.
У сотрудников благотворительных организаций нет никакого подъема энтузиазма в связи со спецоперацией. Мы изначально находимся в очень выгодном положении по сравнению с остальной частью населения страны: мы очень хорошо знаем, зачем мы нужны. У нас не возникает ни у кого вопроса, зачем утром вставать и идти на работу. Все уходит на второй план, когда ты работаешь с людьми, которым хуже, которым тяжелее, которые испытывают боль. В хосписной палате не существует никакого вооруженного конфликта, потому что вот эта конкретная ситуация — умирает твой близкий человек — закрывает все.
Но мы же вокруг них здоровые люди, мы не можем не думать, а как сейчас происходит паллиативная помощь в Украине, там тоже люди, там тоже страдают и дети, и взрослые, и они тоже нуждаются в помощи. А как беженцы, которые разъехались по всему миру, будут получать эту помощь?
Когда я думаю именно про паллиативных пациентов, то есть нуждающихся в помощи в конце жизни, я все время спотыкаюсь об очень понятную штуку: с этими пациентами уже ничего нельзя исправить; никакого «потом» не существует. Как бы тяжело ни было лечение у перспективных пациентов, у которых долгие годы жизни впереди: неудачно сросшийся перелом можно потом переоперировать, можно сделать еще одно шунтирование, можно попробовать применить другую терапию. С паллиативными пациентами этого нет.
«Геополитика не видит человека»
Благотворительность, особенно в нашей стране, вне политики оставаться не может, потому что мы закрываем собой лакуны, в которых государство неэффективно. Если мы хотим работать системно, мы вынуждены взаимодействовать с государством, заниматься изменением законодательства.
С одной стороны, мы не можем быть вне политики, с другой стороны, мы не приемлем геополитику. Геополитика — это то, что не видит человека. В геополитике какие-то очень странные интересы, интересы стран, государств. Для нас есть конкретный человек, его жизнь, его судьба, его физическая или духовная боль, и где, с какой стороны границы находится этот человек, для нас совершенно не играет роли. И вот в этом смысле мы хотели бы, могли бы, желали бы быть, проводником. Но мы обречены, мы все равно заложники существующей политической ситуации.
Фотография: Иван Краснов / RTVI
Было достигнуто равновесное взаимодействие между «третьим сектором» и государством — устойчивое, хорошее взаимодействие. У нас был достаточно большой процент государственных денег, государственного внимания, площадки, для того чтобы приходить и говорить с государством.
И вот это равновесие — результат многих и многих лет серьезной работы, в том числе споров с либеральным сообществом и с разными другими НКО, меня неоднократно обвиняли в коллаборационизме и так далее. Но тем не менее эффект очевиден — у нас было нормальное, плодотворное сотрудничество.
Мы приходили и говорили: слушайте, мы закрываем достаточно серьезную брешь, по сути являемся гарантом некоего социального спокойствия. Представьте, что сейчас благотворительные фонды разом прекратят свою деятельность, — государство не сможет эти лакуны закрыть.
Что я имею сейчас? Я не имею возможности влиять. В ситуации, когда по сути тех СМИ, которые с нами работали, больше нет, социальных сетей, через которые мы доносили эту информацию, больше нет, мы лишены слова.
Мы работаем в условиях спецоперации, которую проводит Россия сейчас. Она когда-то закончится, и наверняка будут люди, станет больше людей, которым нужно будет помогать, тем же НКО.
Например, тем, кто побывал там. Людям с посттравматическим стрессовым расстройством… Любой конфликт — зона гуманитарной катастрофы, которая оставляет массу людей инвалидами в физическом или психическом смысле, без крова и без работы.
И это всегда зона для гуманитарной активности. Нужно консолидировать все силы, для того чтобы помогать.
«Вы про нас не забывайте»
Благотворительность — это такой в хорошем смысле афродизиак, с благотворительности невозможно соскочить.
Когда мне было 13 лет, я своего папу, который мне казался тогда уже старым человеком, я его спросила, как большого мудреца: «Папулик, а в чем смысл жизни, скажи мне, пожалуйста? Вот ты, врач, как себе отвечаешь на этот вопрос?» Он говорит: «Смысл жизни в том, чтобы жить эту жизнь, и все». Вот смысл жизни в том, чтобы проснуться с утра и делать свою работу, потому что есть люди, которым намного-намного хуже; потом вечером ложиться спать исключительно для того, чтобы набраться сил на следующий день.
Фотография: Иван Краснов / RTVI
Я перечитывала сейчас «Белую гвардию», у Акунина есть такой замечательный роман «Аристономия» — это просто такая калька сегодняшнего дня.
По принципу драматургии и кинематографа есть конфликт, кризис, кризисная ситуация — когда она разрешается, в нравственном смысле происходит какой-то шаг вперед. Помощь тому, кому нужна помощь, — это такая спасительная штука для всех!
Я сейчас по тысяче раз в день просто слушаю песню Оксимирона «Организация», вот «Каждый из нас обречен замечать изъян мироздания и расчесывать». И мы обречены замечать этот изъян и расчесывать; будем продолжать расчесывать, никуда мы не денемся, абсолютно.
Вы вообще-то тоже нам нужны, дорогие зрители. Не только НКО вам, но и вы — нам. Пожалуйста, вы про нас не забывайте, потому что когда государство занято геополитикой, мы все равно заняты людьми.
Подписывайтесь на телеграм-канал RTVI
По теме:
Новости партнеров
https://rtvi.com/opinions/blagotvoritelnost-eto-afrodiziak-s-nee-ne-soskochish-nyuta-federmesser-o-tom-kak-teper-pomogat-khosp/